(продолжение)

ЖИЗНЬ В ПАРИЖЕ

На новой выставке в Париже

Французов Эрьзя покорил.

Для всех он был понятней, ближе -

Париж давно его любил.

Живя в Венеции и Ницце,

Душой к прекрасному влеком,

Степан с французскою столицей

Был тоже хорошо знаком.

Порой страдал без документов,

С полицией дела имел.

И все же вылил из цемента

Скульптуру сильную "Расстрел".

Величье мощного таланта

Спасло от высылки его,

Ведь заступились эмигранты:

Их покорило мастерство.

Не подводила зоркость глаза.

Разило сходство наповал.

Посыпались ему заказы.

Он их блестяще выполнял.

Его в Париже мастерская

Всегда была полна людей,

Гостеприимством удивляя

Дельцов, поклонников, друзей.

Здесь каждый из гостей Степана

Прием радушный находил.

Пополнились его карманы -

Степан в зените славы был.

В Европе знали Эрьзи имя -

Авторитет его возрос.

И к выставке всемирной в Риме

Степан готовился всерьез.

Жил Эрьзя скромно, одиноко.

Волненье в сердце не унять -

Вдруг из Мордовии далекой

Приехала к Степану мать.

С ней был Василий, сын Ивана.

Картины хорошо писал.

Талантливому мальчугану

Степан с любовью помогал.

А дни бежали чередою.

Художник был один как перст.

И вот осеннею порою

Влюбился Эрьзя в Марту Гербст.

Хотя друг друга полюбили,

Он не просил ее руки,

И отношения их были

Чисты, возвышенны, легки.

С француженкой веселой Мартой

Художник долго дружен был.

Портрет из мрамора Каррары

Изяществом всех покорил.

Судьба свои тасует карты -

Путь разный людям Богом дан.

Простившись с Неббиа и Мартой,

Махнул Степан за океан.

В то время родины Советов

Боялись больше, чем чумы.

Страна была лучем рассвета,

Лучем надежды в царстве тьмы.

Хотя был скульптор всеми признан,

(Талант ему был Богом дан.)

Не открывали Эрьзе визу

Для въезда в целом ряде стран.

Пришел ответ из Уругвая.

Закончил Эрьзя все дела.

Судьбы дорога непростая

Его в Америку вела.

АРГЕНТИНА

Из Уругвая в Аргентину

Маэстро вызов получил.

Так начался период длинный -

В нем скульптор вдохновеньем жил.

Дом-мастерская без прислуги.

Кровать, две табуретки, стол.

Он, с родиной своей в разлуке,

Спартанский образ жизни вел.

Питался всухомятку, скверно:

Он жить привык один давно.

По праздникам ходил в таверну -

Там с бедняками пил вино.

Своею жизнью был доволен.

Любил работать по ночам.

И, как бы Эрьзя ни был болен,

Не обращался он к врачам.

Здоровьем крепким обладая,

Куски кебрачо он носил.

Трудиться мог не уставая,

Пока хватило телу сил.

Ко всяким трудностям готовый

Для воплощения мечты,

Объездил горы он Кордовы

И Анд высокие хребты.

Родились в голове картины

И грандиозны, и смелы:

Прекрасный образ Сан Мартино

Хотел создать он из скалы.

Хоть днями не бросал работу

(фантазия маэстро жгла),

Для всех желающих в субботу

Открыта выставка была.

И как к родному человеку,

Взглянуть на труд его руки

(так мусульмане рвутся в Мекку)

Шли к Эрьзе наши моряки.

Нефедова в Союзе знали -

Не потерялся Эрьзи след.

На пароходе отмечали

Степану семь десятков лет.

В далекой Аргентине мастер

Жил больше двадцати трех лет.

Он у кебрачо был во власти -

Ваятель, а в душе - поэт!

По памяти, не обманулся,

Скульптуры "Мать", "Сестра" создал.

Мечтал в Россию он вернуться

И по Мордовии скучал.

Родившись на земле эрзянской,

Хоть за границей долго жил,

Степан Нефедов - сын крестьянский -

Безмерно родину любил.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Решившись в путь нелегкий, длинный,

Готовился старик всерьез.

И два вагона древесины

Из Аргентины он привез.

Как прежде, тружеником скромным

В Россию возвратился он.

Закончился этап огромный,

Похожий на тяжелый сон.

Хоть получил в Москве квартиру

И мастерскую рядом с ней,

Старик, поездивший по миру,

Отшельником жил, без друзей.

Устроился он по-спартански,

Уйдя в работу с головой,

С котом и псом заокеанским

В каморке новой мастерской.

Он в голубой косоворотке,

С огромной трубкою в зубах.

С врожденной легкостью в походке

И с добрым озорством в глазах!

В них все оттенки голубого

Сияли мудрой добротой.

Лицо - прекрасный лик святого -

Пленяло многих красотой.

В своей одежде необычной

Был старый скульптор очень мил.

Своеобразно Эрьзя "цокал",

Когда по-русски говорил.

И создавал в мозгу картины:

Искусство - это колдовство!

Вновь оживали мрамор, глина

В уверенных руках его.

Фантазий океан безбрежный

Он в камень, в дерево вложил.

Любил безумно мрамор нежный

И дерево боготворил.

Он чувствовал себя свободно,

Будь это гипс, цемент, чугун.

Порыв могучий, благородный

Звучал в них, словно пенье струн.

Своим трудам знал Эрьзя цену.

Всю жизнь без отдыха творил.

И высоко ценил Родена,

Хоть сам в скульптуре богом был.

Соавтором была природа -

Он преклонялся перед ней.

Пришло признание народа

И орден в знатный юбилей.

Душа не подчинялась плоти

И не хотела на покой.

Он подражал Буонарроти

Своею старческой рукой.

И вот осеннею порою

Жизнь мастера оборвалась.

Но не осталась за чертою

Художника с народом связь.

ЭПИЛОГ

Под силу лишь одним титанам

Держать тяжелый небосвод.

Своим недюжинным талантом

Прославил Эрьзя свой народ.

Хоть обвиняли в модернизме

Седого скульптора не раз,

Его работы - правда жизни -

Волнуют, восхищают нас.

Господь слова его услышал:

"Прошу отправить все в мордву".

Живут скульптуры Эрьзи, дышат,

Тысячелетья не умрут!

1-14.02.1999 г.